Принуждение и убеждение в уголовном судопроизводстве. Виды мер процессуального принуждения

Принуждение и убеждение в уголовном судопроизводстве. Система мер

Процессуального принуждения.

Задержание подозреваемого.

23. Меры пресечения: понятие, значение, система, порядок применения.

Возбуждение уголовного дела как первоначальная стадия уголовного

Процесса.

Понятие, задачи и значение стадии предварительного расследования.

Формы предварительного расследования.

Понятие, значение и виды общих условий предварительного

Расследования.

Понятие и виды следственных действий. Общие правила производства

Следственных действий.

Осмотр. Освидетельствование. Эксгумация. Следственный эксперимент.

Обыск. Выемка.

Наложение ареста на имущество. Наложение ареста на почто-телеграфные

Отправления, их осмотр и выемка. Контроль и запись переговоров.

Допрос. Очная ставка.

Предъявление для опознания. Проверка показаний на месте.

Назначение и производство судебной экспертизы. Получение образцов для

Сравнительного исследования.

Привлечение лица в качестве обвиняемого. Предъявление обвинения и

Допрос обвиняемого.

Приостановление и возобновление предварительного расследования.

Обвинительного заключения.

Окончание предварительного расследования путем составления

Обвинительного акта.

Прекращение уголовного дела и уголовного преследования.

40. Стадия подготовки к судебному заседанию: общая характеристика.

Принуждение и убеждение в уголовном судопроизводстве. Система мер процессуального принуждения.

Убеждение и принуждение - методы целенаправленного воздействия на поведение людей. Они являются "не только полярными явлениями, но и обладают свойствами тесного взаимодействия, взаимообеспечения, взаимоподкрепления и взаимоперехода. Одно немыслимо без другого". Однако убеждение как глубоко нравственный метод общественных межличностных значений первенствует, хотя и гарантируется возможностью принуждения. Последнее включается в уголовно-процессуальный оборот только тогда, когда принятые меры убеждения оказались недейственными, не достигли своей цели. Если убеждением достигнут желаемый образ поведения, то принуждение исключается. Вспомним в этой связи подтверждающие этот тезис аксиоматичные слова В.И. Ленина: "Прежде всего мы должны убедить, а потом принудить. Мы должны во что бы то ни стало сначала убедить, а потом принудить". Тем самым подчеркивается, что убеждение - ведущий, лидирующий метод, непременная предпосылка государственного принуждения. Последнее осуществляется на базе первого.

С точки зрения психологии "убеждение - метод воздействия на сознание личности через обращение к ее собственному критическому суждению".78 В уголовном преследовании оно имеет своей целью влияние субъектом, ведущим дело, на сознание, волю и чувства соответствующего участника процесса путем доведения до него положительной информации, обеспечивающей налаживание нормального психологического контакта (взаимопонимания и взаимодействия) между нами79, а в конечном счете - достижение его юридически значимого поведения (получение, например, правдивых показаний по делу). Ценность такого поведения состоит в том, что индивид, убежденный в важности и справедливости тех или иных уголовно-процессуальных требований, дозволений, предписаний и обязанностей, действует активно, сознательно, добровольно и с пользой для установления истины по делу.

Убеждение участников уголовного процесса осуществляется посредством различных приемов: словесная оценка предмета разговора, внушение, разъяснение, сочувствие, одобрение и др. Поскольку убеждение - нравственно-психологическое понятие, и оно исходит от дознавателя, следователя, прокурора, важно, чтобы они сами прежде всего должны быть безупречными в нравственно-психологическом плане80 и чтобы также безупречно реализовывали эти свои качества, полностью воплощали в жизнь необходимые морально-психологические установки в системе межличностных отношений. Ведь участники этих отношений воспринимают не только содержание применяемых уголовно-процессуальных норм, но и деятельность органов, ведущих уголовное преследование, в том виде, в каком ощущается находящееся в ней состояние морально-психологической атмосферы. Отсюда обязанность правоприменителя - создать морально-психологический климат, атмосферу гуманности и честности, уважительности в отношениях, складывающихся при осуществлении уголовного преследования.

Реализация метода убеждения предполагает не формальное осуществление этого процесса, а сопровождаемое информированием контрагента о предмете, причинах, содержании и важности возникающего правоотношения в силу какого-то конкретного правоприменения, разъяснением его прав и обязанностей в связи с этим актом, а также словесными действиями по внушению ему необходимости и значимости неуклонного следования предписаниям закона.

Все меры процессуального принуждения по своему объективному содержанию представляют собой правовые ограничения, т.е. лишения и стеснения личного, физического, психического, имущественного, социального и организационного характера.

Поэтому они могут быть использованы только при наличии законных оснований и условий. В предусмотренных законом случаях принудительным мерам могут подвергаться не только подозреваемый и обвиняемый, но и потерпевший, свидетель и другие лица, участвующие в уголовном судопроизводстве.

В уголовном преследовании процессуально-принудительные меры имеют многогранное значение: во-первых, все они обусловлены уголовным преследованием, его задачами, поэтому обслуживают и защищают его процессуальные интересы; во-вторых, они играют превентивную роль. Сам факт существования института мер уголовно-процессуального принуждения, возможность применения его норм подчас стимулируют отказ от нарушения требований закона и настраивает на правовую активность, на сознательное и добровольное исполнение участниками уголовного процесса своих обязанностей; в-третьих, правильным и своевременным применением принуждения обеспечивается реализация обязанностей виновников преступления отвечать за свои действия в публичной форме, а также быстрое, оперативное ограждение общества от их опасной деятельности еще до того, как суд разрешит дело своим приговором. С помощью этих средств в необходимых случаях осуществляется коррекция поведения уголовно-ответственных лиц в том направлении, которое соответствует велениям уголовно-процессуального законодательства, и устраняются противоречия, возникающие между интересами этих лиц и интересами государства в ходе расследования, рассмотрения и разрешения уголовных дел. Поэтому их применение способствует выполнению задач уголовного преследования в тот срок и в тех пределах, которые отвечают его законным интересам; в-четвертых, такие меры принуждения, как меры пресечения, призваны обеспечить не только своевременное привлечение виновных лиц к уголовной ответственности, но и исполнение приговора, эффективное и беспрепятственное проведение в жизнь вынесенного судом наказания. В указанном смысле меры пресечения играют роль существенной гарантии отправления этой очень важной отрасли государственной деятельности; в-пятых, меры пресечения выступают и процессуальными мерами безопасности потерпевших, свидетелей и других лиц, участвующих в уголовном процессе (ст. 5, 16 Модельного закона "О государственной защите потерпевших, свидетелей и других лиц, содействующих уголовному судопроизводству", принятого 6 декабря 1997 г. на десятом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ, ст. 100 УПК РК); в-шестых, разумное применение мер процессуального принуждения способствует собиранию доказательств, необходимых для быстрого и полного раскрытия преступления, выявления и изобличения всех его соучастников, в то же время предупреждает совершение новых преступлений со стороны этих лиц. И наконец, эти меры имеют большое воспитательное значение.93

Завершая краткую характеристику мер уголовно-процессуального принуждения, обобщенно можно констатировать, что эти меры, находясь в тесной взаимосвязи с нормами уголовного права, обслуживая институт уголовной ответственности и наказания, содействуя достижению целей этих правовых образований, активно участвуют в обеспечении нормального возникновения, развития и реализации материальных правоотношений, выполняют правоохранительную и правообеспечительную функции. Эти меры обслуживают и собственные институты самого уголовного процесса. Многозначимы для их жизни (например, для институтов подозрения, обвинения, доказывания, для обеспечения присутствия подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетелей и иных лиц в следственных действиях, для розыска обвиняемого, обеспечения безопасности участников процесса и т.д.).

Данная статья была скопирована с сайта https://www.сайт

УДК 343.1

М.С. БЕЛОКОВЫЛЬСКИЙ,
адвокат Первомайской коллегии адвокатов г. Ижевска

Статья посвящена одной из актуальных проблем доказательственного права - проблеме внутреннего убеждения при оценке допустимости доказательств. Полемизируя со сторонниками распространенной позиции о том, что оценка допустимости доказательств исключает внутреннее убеждение и носит формализованный характер, автор приводит аргументы в поддержку собственной точки зрения: необходимость подтверждать наличие или отсутствие факта нарушения при получении доказательства другими доказательствами, которые сами подлежат оценке, в том числе и с точки зрения достоверности, которая устанавливается в значительной мере на основе внутреннего убеждения; невозможность оценить существенность или несущественность нарушения без внутреннего убеждения; отсутствие формализованных правил установления наличия или отсутствия предубеждения, могущего быть вызванным тем или иным доказательством, в суде присяжных.

The article is devoted to the one of the most topical problems of Evidence Law, the problem of intimate conviction of appraisal of admissibility of Evidences. The author is engaging in polemics to the proponents of widespread position, according to which the appraisal of admissibility of evidences is producing only by formal criterions, without any intimate conviction. The author is proving his position by the following arguments: the necessary to corroborate the presence or the absence of the fact of breaches during the collection of evidences by the other evidences, which, for its part, have to be appraised, including of the criterion of reliability; the impossibility, without the resorting to the principle of intimate conviction, of appraisal of fundamental or unimportant character of the breaches; the absence of formal rules of appraisal of admissibility of prejudicing evidences in jury procedure.

До 1960-х годов в советской науке уголовного процесса понятие «оценка» употреблялось в основном применительно к оценке достоверности доказательственных фактов и их достаточности для установления обстоятельств, входящих в предмет доказывания. Постепенно все больше авторов начали включать в содержание оценки доказательств также и разрешение вопросов об их допустимости. К настоящему времени последняя точка зрения стала в уголовно-процессуальной теории преобладающей. Понимание допустимости как одного из критериев оценки доказательств воспринято законодателем и закреплено в ныне действующем УПК РФ (ч. 1 ст. 88).
Отсутствует в науке и практике отечественного уголовного процесса на сегодняшний день согласие по другому вопросу: распространяется ли на оценку допустимости доказательств принцип оценки доказательств по внутреннему убеждению, либо она производится на иных основаниях? По данному вопросу существуют две позиции.
Так, В.Д. Арсеньев отмечает специфику оценки допустимости доказательств, выраженную в том, что она в значительно большей мере, нежели иные их свойства, урегулирована правовыми нормами и представляет собой правовую оценку («неуклонное и точное применение закона к данному явлению, факту»), а это, в свою очередь, роднит данную оценку с решением вопросов применения уголовного закона (в частности, квалификации). Другие же свойства доказательств, например достоверность, представляют собой общую оценку («основанную на законе, который при этом никак не связывает ее»). Несмотря на это, по мнению В.Д. Арсеньева, внутреннее убеждение - метод и результат, присущий как правовой оценке допустимости доказательств, так и общей оценке их достоверности.
Кроме того, по мнению данного автора, «внутреннее убеждение как результат правовой оценки может быть составной частью внутреннего убеждения как результата оценки доказательств. Действительно, прежде чем приступить к разрешению вопроса о достоверности доказательства, а затем и о достаточности совокупности доказательств, мы должны предварительно ответить, в частности, на правовой вопрос о допустимости проверяемого доказательства.
С данной позицией, рассматривающей внутреннее убеждение в качестве универсального принципа оценки доказательств, в том числе и по критерию допустимости, согласны также В.Ф. Бохан, Е.Д. Горевой, П.А. Лупинская, А.Р. Ратинов и другие авторы.
Иначе подходит к рассматриваемой проблеме Г.М. Резник, по мнению которого оценка
допустимости, наиболее формализованного критерия оценки доказательств, основана на требованиях закона и исключает внутреннее убеждение правоприменителя. Данную точку зрения разделяет ряд авторов.
По нашему мнению, правильна первая из приведенных позиций. Несмотря на то что среди процессуальных свойств доказательств допустимость действительно является свойством наиболее формализованным, напрямую зависящим от соответствия (несоответствия) получения доказательства уголовно-процессуальной форме, внутреннее убеждение субъекта обязанности доказывания при оценке доказательства по этому критерию имеет место.
Даже без ссылки на позицию законодателя, установившего принцип свободы оценки доказательств по внутреннему убеждению (ст. 17 УПК РФ) и критерии оценки доказательств, в том числе и допустимость (ч. 1 ст. 88 УПК РФ), и не сделавшего для последней никакого изъятия, можно привести следующие доводы в пользу того, что внутреннее убеждение как принцип оценки доказательств распространяется также и на допустимость.
Во-первых, то обстоятельство, что оценка допустимости доказательств - это результат не только общей, но и правовой оценки, отнюдь не исключает внутреннего убеждения судьи (прокурора, следователя, дознавателя) в ее правильности. Следует, на наш взгляд, согласиться с В.Д. Арсеньевым: действительно, невозможно представить, что, принимая решение в приговоре о квалификации деяния, добросовестный судья не убежден в правильности примененной нормы права и толковании данной нормы, которым он руководствовался.
Во-вторых, установление правоприменителем факта несоответствия полученного доказательства требованиям закона, регламентирующего его получение, не влечет автоматическое признание данного доказательства недопустимым. Такой вывод приводит к следующему этапу интеллектуальной деятельности субъекта доказывания: оценке характера допущенного нарушения, лежащего за пределами уголовно-процессуальной регламентации. Так, зафиксировав несоответствие, суд, прокурор, следователь, дознаватель устанавливают, каков характер данного нарушения, привело ли оно к незаконному ограничению либо лишению прав участников уголовного судопроизводства и иных лиц, повлияло или могло повлиять на относимость и достоверность доказательства, на возможность его проверки. В зависимости от ответа на эти также не регламентированные уголовно-процессуальным законодательством вопросы, выявленное несоответствие доказательства требованиям закона будет квалифицировано либо как техническая ошибка, либо как нарушение. И лишь установленное нарушение позволит оценить данное доказательство как недопустимое.
В-третьих, принимая решение по вопросу допустимости доказательства, правоприменитель нередко вынужден предварительно оценить достоверность доказательств, обосновывающих факт нарушения и (или) опровергающих его (например, показания понятого, участвовавшего при производстве следственного действия), что уже включает в себя необходимость руководствоваться внутренним убеждением. В такой ситуации принцип оценки доказательств входит в процесс оценки допустимости доказательства опосредованно. Трудно согласиться с Е.Д. Горевым в том, что правоприменитель руководствуется принципом внутреннего убеждения при оценке допустимости доказательств лишь «в той части, в которой нарушения процедуры получения доказательства исследуются с точки зрения их воздействия на права и законные интересы лиц и возможности восполнения нарушений». Проверяя, получено ли то или иное доказательство надлежащим (управомоченным законом) лицом либо из надлежащего (приведенного в ч. 2 ст. 74 УПК РФ) источника, суд или другой правоприменитель также нередко вынуждены обращаться к иным, кроме проверяемого доказательства, средствам доказывания. Так, проанализировав проверяемый на предмет допустимости протокол допроса, допросив свидетелей, исследовав другой протокол следственного действия, составленный тем же следователем в то же время, суд может сделать вывод, что допрос фактически был проведен стажером следователя, которому такое право УПК РФ не предоставлено, т. е. протокол лишь подписан управомоченным лицом.
В-четвертых, еще более очевидно значение принципа внутреннего убеждения при оценке допустимости доказательств, могущих вызвать несправедливое предубеждение, при рассмотрении дела судом присяжных. Баланс публичного (полнота доказательственного материала, представляемого присяжным для правильного установления обстоятельств дела) и частного (предотвращение опасности того, что данное доказательство по своему содержанию станет причиной несправедливого предубеждения против подсудимого, а это может иметь место, если присяжные (непрофессионалы) построят свои выводы на основе не относящихся к делу фактов) интереса, учитываемый правоприменителем при принятии решения в данном вопросе, не регламентирован нормами УПК РФ и составляет сферу внутреннего убеждения судьи. Так, не обусловлена целями процессуального доказывания демонстрация присяжным фотографии трупа потерпевшего, которая не несет какой-либо дополнительной информации, а способна вызвать лишь предубеждение присяжных против подсудимого.
Представляется, однако, что доказательственная ценность данной фотографии «перевесит» опасность несправедливого предубеждения, если цель демонстрации - выявление противоречий между показаниями свидетеля и протоколом следственного действия о локализации ударов. Закон же, которым необходимо руководствоваться (ч. 8 ст. 335 УПК РФ) для оценки допустимости фотографии в качестве доказательства, содержит лишь общий запрет на исследование фактов прежней судимости, признание подсудимого хроническим алкоголиком или наркоманом, а также иные данные, способные вызвать предубеждение присяжных против подсудимого. Разве при решении председательствующим вопроса о допустимости данного доказательства не выходит на первый план его внутреннее убеждение?
Приведем пример из практики Верховного суда Удмуртской Республики, содержащий еще более сложную ситуацию. Защитник, выступающий в суде присяжных, оспаривая обвинение, сослался на то, что во время совершения одного из инкриминируемых его подзащитному деяний тот физически не мог его совершить, так как отбывал наказание в местах лишения свободы, чему есть документальное подтверждение. Однако адвокат был остановлен председательствующим со ссылкой на недопустимость сообщения присяжным сведений, могущих вызвать несправедливое убеждение в отношении подсудимого. Представляется, что при решении данного вопроса судье необходимо было руководствоваться не только формальным требованием ч. 8 ст. 335 УПК РФ, но и смыслом содержащейся в ней нормы, направленным на защиту интересов подсудимого, соотнести ее с целями и принципами УПК РФ, т. е. осуществить грамматическое, телеологическое и систематическое толкование указанной статьи, а затем взвесить и оценить баланс частного и публичного интереса в конкретном деле. Далее - принять решение о том, что более отвечает целям охраны интересов подсудимого: не препятствовать доведению до сведения присяжных информации об алиби и тем самым ознакомить их с его судимостью, либо лишить защиту этой возможности путем запрета на оглашение информации об отбывании подсудимым наказания в исправительном учреждении, ограничив тем самым его право на защиту?
В-пятых, не только оценка допустимости, но и оценка иных процессуальных свойств доказательств регламентирована законом, разница лишь в степени и характере данной регламентации. Действительно, вопросы допустимости в наибольшей мере связаны с требованиями надлежащей процессуальной формы доказательства, порядка его получения и использования, весьма подробно изложенными в законе.
Однако разве правило относимости доказательств не менее формализовано, чем допустимость? Вся разница в характере их законодательной регламентации: если допустимость доказательств, как правило, обусловлена соблюдением норм УПК РФ (порядка производства следственных (судебных) и иных процессуальных действий) при их получении, то относимость обусловлена в основном соответствием содержания доказательств положениям ст. 73 УПК РФ (общему предмету доказывания), специальным предметам доказывания, таким как обстоятельства, подлежащие установлению по уголовным делам о преступлениях, совершенных несовершеннолетним (ст. 421 УПК РФ), обстоятельства, подлежащие доказыванию при производстве о применении принудительных мер медицинского характера (ст. 434 УПК РФ), локальным предметам доказывания при принятии вспомогательных процессуальных решений (например, обоснованию необходимости избрания меры пресечения в виде заключения под стражу, т. е. доказыванию наличия оснований, предусмотренных ч. 1 ст. 108 УПК), а также содержанию диспозиции соответствующей статьи УК РФ.
Оценка достоверности, как свойство, которое не может быть полностью гарантировано даже самым строгим соблюдением требований процессуальной формы, не составляет исключительно сферу внутреннего убеждения, но производится с учетом общих принципов и положений уголовного процесса, а именно: независимости судей и подчинения их только Конституции РФ и федеральному закону (ч. 1 ст. 120 Конституции РФ), презумпции невиновности (ст. 14 УПК РФ), положения о том, что внутреннее убеждение должно основываться на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств и при этом необходимо руководствоваться законом и совестью (ч. 1 ст. 17 УПК РФ), положения о том, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы (ч. 2 ст. 17 УПК РФ), установленных способов проверки доказательств (ст. 87 УПК РФ), требования тайны совещания судей (ст. 298 УПК РФ).
Изложенные выше соображения позволяют сделать вывод о том, что внутреннее убеждение в уголовном судопроизводстве является универсальным принципом оценки доказательств, в том числе и по такому критерию, как допустимость.

Библиография
1 См., например: Каз Ц.М. Доказательства в советском уголовном процессе. - Саратов, 1960. С. 47; Ульянова Л.Т. Оценка доказательств судом первой инстанции. - М.: Госюриздат, 1959. С. 63-64; Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. - М., 1968. С. 334.
2 См.: Арсеньев В.Д. Вопросы общей теории судебных доказательств в советском уголовном процессе. - М.: Юридическая литература, 1964; Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств. - М.: Юридическая литература, 1977. С. 7; Фаткуллин Ф.Н. Общие проблемы процессуального доказывания. 2-е изд., доп. - Казань, 1976. С. 177-178.
3 См.: Арсеньев В.Д. Указ соч. С. 173.
4 См.: Арсеньев В.Д. Указ. соч. С. 173-174.
5 См.: Бохан В.Ф. Формирование убеждений суда. - Мн., 1973. С. 15; Горевой Е.Д. Внутреннее судейское убеждение в оценке доказательств по уголовным делам. - М., 2008. С. 73-76; Лупинская П.А. Решения в уголовном судопроизводстве. Их виды, содержание и формы. - М.: Юридическая литература, 1976. С. 92-93; Она же: В кн.: Советский уголовный процесс: Учеб. / Под ред. Л.М. Карнеевой, П.А. Лупинской, И.В. Тыричева. - М., 1980. С. 153, 157 (впоследствии П.А. Лупинская изменила свою позицию, согласившись с точкой зрения Г.М. Резника (см.: Лупинская П.А. Решения в уголовном судопроизводстве: Теория, законодательство и практика. - М., 2006. С. 117)); Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей. - М., 2001. С. 165-175; Он же. Теория доказательств в советском уголовном процессе. 2-е изд., испр. и доп. / Отв. ред. Н.В. Жогин. - М., 1973. С. 483-484.
6 См.: Резник Г.М. Указ. соч. С. 19.
7 См., например: Костенко Р.В. Понятие и признаки уголовно-процессуальных доказательств. - М., 2006. С. 99. С некоторыми оговорками с данной точкой зрения соглашается Н.М. Кипнис (см.: Адвокат: навыки профессионального мастерства / Под ред. Л.А. Воскобитовой, И.Н. Лукьяновой, Л.П. Михайловой. - М., 2006. С. 269-270).
8 См.: Арсеньев В.Д. Указ. соч. С. 173.
9 Горевой Е.Д. Указ соч. С. 83.
10 См.: Зайцева С., Пономаренков В., Громов Н. Не всякое лыко в строку. Относимость и допустимость доказательств в уголовном процессе // Юридический вестник. 2002. № 2 (232). С. 8-9.
11 См. определение Кассационной палаты Верховного суда РФ от 02.03.1994 // Бюллетень Верховного суда РФ. 1994. № 5. С. 8-11.
12 Дело № 2-1/05. Т. 34. л.д. 68 // Архив Верховного суда Удмуртской Республики.

ЗАКОНОМЕРНОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ ВНУТРЕННЕГО УБЕЖДЕНИЯ СУДЕЙ В РОССИЙСКОМ УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ

А.П. ЛАВРЕНКО

Уголовно-процессуальный закон обязывает правоприменителя оценивать доказательства "по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью" (ст. 17 УПК РФ).
Внутреннее убеждение уполномоченных принимать уголовно-процессуальные решения лиц формируется под влиянием множества разнообразных факторов.
Посредством сознания как формы психического отражения действительности происходит оценка событий во внешнем мире, а также самого себя. Полученная субъектом информация воспринимается индивидуально и является не тождественной отображению, поскольку неизбежно утрачивается часть его содержания.
В психологическом аспекте внутреннее убеждение представляет собой чувство уверенности в знаниях, убежденности в правильности своих выводов.
Морально-этическая сторона внутреннего убеждения характеризует действия, поступки, совершенные в соответствии со своими убеждениями, требованиями совести и справедливости при вынесении решений. Так, Т.Н. Москалькова указывает на понимание убеждения как морального основания принимаемого решения, что, по ее мнению, является важной нравственно-психологической гарантией его правильности и справедливости .
Однако нравственность является не только субъективной категорией, но и относительным по содержанию понятием, которое зависит от культуры, традиций, религиозных убеждений, воспитания, условий жизни. И несмотря на то что уголовный закон Российской Федерации предусматривает исчерпывающий перечень уголовно-наказуемых деяний и в обществе сформировались обобщенные представления о нравственности, обеспечить идентичное понимание и отношение к принятым в обществе нормам как гражданами, так и должностными лицами, нельзя. К тому же само внутреннее убеждение может сформироваться под влиянием множества факторов, обусловленных жизненным опытом субъекта. Поэтому вопрос о том, является ли внутреннее убеждение нравственной гарантией правильности принимаемого решения, является спорным.
В научной литературе справедливо отмечается, что "в судебном доказывании, как известно, всякое знание обычно выступает на первых порах как вероятное, проблематичное" . Накопление доказательств продолжается до тех пор, пока вероятность не повышается до высокой степени.
По мнению В.А. Снегирева, внутреннее убеждение означает способность субъектов принимать решение, не руководствуясь ничьими указаниями . Данный фактор является важной гарантией обеспечения реализации принципа свободы оценки доказательств в уголовном судопроизводстве.
Гносеологический аспект выражает соответствие (несоответствие) убеждения в чем-либо объективной действительности. В данном случае знания рассматриваются не как исходный материал, а как результат оценки, не исключающий критическое к нему отношение.
По мнению Т.К. Рябининой, гносеологические элементы в структуре внутреннего убеждения характеризуют его с точки зрения истинности или ложности результата познания. При истинности результата познания следует сделать вывод об истинности убеждения познающего субъекта, а при его ложности - о несоответствии внутреннего убеждения установленным по уголовному делу фактам. Достоверность и вероятность характеризуют степень доказанности соответствующего вывода, которая определяется совокупностью установленных в судебном заседании доказательств, достаточной для вынесения итогового решения по уголовному делу.
Логический закон исключенного третьего соблюдается, если о предмете высказаны два взаимоисключающих утверждения, одно из которых непременно истинно, другое ложно и никакого третьего утверждения по тому же поводу высказать нельзя, то есть истина либо устанавливается, либо нет . Правоохранительным органам необходимо воспроизвести картину преступления, установить истинное положение вещей, познать все обстоятельства совершенного преступления.
Под процессом доказывания понимается "процесс мысли, заключающийся в обосновании истинности какого-либо положения при помощи других положений, истинность которых уже установлена (доказана)" .
По мнению А.А. Васяева, при нарушении данного правила возможно возникновение логических ошибок. "Ложность оснований ("основное заблуждение"), когда в качестве аргументов берутся не истинные, а ложные суждения, которые выдают или пытаются выдать за истинные. Ошибка может быть и преднамеренной с целью запутать, ввести в заблуждение других людей, например, когда свидетели или подсудимые дают ложные показания в ходе судебного рассмотрения, происходит неправильное опознание вещей или людей, фальсификация доказательств и т.п., из чего затем делаются ложные заключения. Другая ошибка - предвосхищение оснований. Она заключается в том, что в качестве аргументов используются недоказанные, как правило, произвольно взятые положения (ссылки на слухи, предположения), якобы обосновывающие главный тезис. В действительности же доброкачественность таких доводов лишь предвосхищается (т.е. нуждается в собственном обосновании), но не устанавливается с несомненностью. Так, п. 2 ч. 2 ст. 75 УПК РФ не допускает в качестве доказательств "показания потерпевшего, свидетеля, основанные на догадке, предположении, слухе, а также показания свидетеля, который не может указать источник своей осведомленности".
Внутреннее убеждение включает в себя субъективный критерий, при этом основывается на совокупности исследованных по делу обстоятельств. Синтезируя в себе субъективный и объективный компоненты, оно является рациональным критерием познания в уголовном процессе.
В процессе формирования внутреннего убеждения задействованы логика и интуиция, рациональное и чувственное мышление.
На первой стадии уголовного процесса сомнение преобладает над убеждением. Субъект познания изучает и оценивает полученную информацию. Происходит формирование познавательных проблем.
По мнению Д.П. Туленкова, "если убеждение познающего субъекта не предполагает наличие такого сомнения, происходит догматизация исходных посылок, принятие на веру утверждений той или иной стороны в процессе".
Достоверность есть несомненная верность приводимых сведений для познающего их человека. В ходе мыслительной деятельности субъекта познания формируется убеждение в достоверности его выводов относительно исследуемых событий как в целом, так и по отдельным обстоятельствам. Сформировавшийся вывод является достоверным в том смысле, что в ходе познавательной деятельности не было выявлено фактов, которые бы заставили усомниться в точности полученных результатов. Таким образом, достоверность полученного знания становится очевидной.
Посредством рационального познания субъект доказывания воссоздает в мышлении представление об отдельном фрагменте совершенного преступления или о картине преступления в целом.
По мнению представителей теории внутреннего убеждения, процесс возникновения и формирования этого убеждения происходит преимущественно стихийно и безотчетно, помимо воли человека и без всякой с его стороны проверки действия законов мышления .
Внутреннее убеждение представляет собой мыслительную деятельность субъекта, не связанную формальными предписаниями. Такая деятельность опирается на достаточную совокупность рассмотренных доказательств. Когда субъект познания способен сформировать категорический вывод по рассматриваемому вопросу в рамках уголовного процесса, он становится правомочным принять отвечающее нормам закона процессуальное решение.
В ходе проведенного нами экспертного опроса на предмет необходимости закрепления в УПК РФ определения понятия внутреннего убеждения были получены следующие результаты.
По результатам проведенного нами опроса на вопрос: "Считаете ли Вы необходимым предусмотреть в УПК РФ определение понятия "внутреннее убеждение"?". 49% респондентов дали положительный ответ, 47% опрошенных ответили отрицательно, 3% ответили "не знаю", 1% лиц указали иное.
Таким образом, большинство профессиональных участников уголовного процесса считают целесообразным формулирование соответствующей дефиниции для целей уголовно-процессуального закона, следовательно, недостаточно понимают механизм реализации принципа свободы оценки доказательств, что может свидетельствовать о неединообразном применении участниками уголовного процесса указанного принципа.
В то время как внутреннее убеждение логично трактовать в рассматриваемом смысловом контексте как субъективную уверенность в фактическом и процессуальном качестве оцениваемого доказательства.

Литература

1. Москалькова Т.Н. Этика уголовно-процессуального доказывания. М., 1996. С. 91.
2. Орлов Ю.К. Заключение эксперта как источник выводного знания в судебном доказывании. М., 2007. С. 61.
3. Рябинина Т.К., Петрова О.В., Горевой Е.Д. Внутреннее убеждение в механизме доказывания по уголовному делу // Российский судья. 2003. N 5. С. 14.
4. Васяев А.А. О возможности и необходимости установления истины в ходе производства по уголовному делу // Адвокат. 2009. N 5.
5. Горский Д.П. Логика. М., 1963. С. 8 - 32.
6. Горский Д.П. Логика. М., 1963. С. 8.
7. Пилюгина Н.Н. Внутреннее убеждение при оценке доказательств // Следователь. 2004. N 12. С. 18.

Наша компания оказывает помощь по написанию курсовых и дипломных работ, а также магистерских диссертаций по предмету Уголовный процесс, предлагаем вам воспользоваться нашими услугами. На все работы дается гарантия.

меры уголовно-процессуального принуждения рассматриваются как предусмотренные и применяемые в установленном законодательством порядке компетентными органами и лицами в отношении определенной части участников процесса превентивно-обеспечительные средства принудительного характера1. Социальная ценность этих мер заключается в возможности с их помощью устранять препятствия на нута успешного выполнения задач советского уголовного судопроизводства. Любая мера принуждения может использоваться лишь тогда, когда убеждение и воспитание не достигают своей цели и государство в лице правоохранительных органов для обеспечения выполнения требований закона вынуждено использовать процессуально принудительные рычаги воздействия.

К мерам уголовно-процессуального принуждения относятся, прежде всего, меры пресечения, в том числе подписка о невыезде, личное поручительство, поручительство общественной организации, или трудового коллектива, заключение под стражу, наблюдение командования воинской части, отдача несовершеннолетнего под присмотр родителей, опекунов, попечителей, администрации детских учреждений

Наложение ареста на имущество как процессуально принудительная мера наряду с предотвращением ненадлежащего поведения лица, виновного в совершении преступления, служит обеспечению возмещения причиненного преступлением материального ущерба и исполнению приговора в части конфискации имущества.

Задержание подозреваемого - мера процессуального принуждения, состоящая в кратковременной изоляции лица, подозреваемого в совершении преступления, от общества, применяемая органом дознания, дознавателем, следователем или прокурором.

Сущность задержания как меры процессуального принуждения, применяемого органом дознания, дознавателем, следователем или прокурором к лицу, подозреваемому в совершении преступления, заключается в краткосрочном лишении свободы этого лица с тем, чтобы оно не имело возможности скрыться, воспрепятствовать установлению обстоятельств дела или продолжить преступную деятельность.

Меры пресечения являются наиболее строгими мерами процессуального принуждения, а также профилактическими мерами, направленными на обеспечение нормальной уголовно-процессуальной деятельности. В то же время, когда меры пресечения выступают как реакция на допущенное нарушение, они одновременно являются и мерами уголовно-процессуальной ответственности.

Физическое и психологическое принуждение - обстоятельство, исключающее преступность деяния, предусмотренное ст. 40 УК) - целенаправленное воздействие на человека, ограничивающее возможности его свободного волеизъявления в определенном поведении. Уголовная ответственность за причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам исключается, если вследствие физического принуждения лицо не могло руководить своими действиями (бездействием). Если в результате принуждения лицо сохраняло возможность руководить своими действиями, то вопрос об уголовной ответственности решается с учетом положений ст. 39 УК, т. е. по правилам крайней необходимости (ст.40 УК). Например, кассир магазина под угрозой убийства передает преступнику деньги, уголовная ответственность исключается, так как причиненный вред меньше, чем предотвращенный.

Туленков Д.П., судья Волгоградского гарнизонного военного суда.

Вопрос об истинности наших знаний предполагает наличие соответствующего критерия. Как быть уверенным, что полученное знание действительно является истинным? Что придает уверенность исследователю в результативности познания? Интуиция, хотя и обладает самоочевидностью, полноценным критерием истины быть не может, поскольку по своей природе бездоказательна. Не может быть критерием истины и рассудочное знание, поскольку цепочка обоснований в поисках основы основ уводит в бесконечность, которая прерывается волевым решением исследователя и опять-таки содержит элемент веры.

В.С. Овсянников справедливо отмечает проблематичность механического переноса требований формальной логики к истинности выводимого знания, критерием которого является истинность посылок. Однако в уголовно-процессуальном поле, где исходными посылками для субъекта познания являются доказательства по делу, которые нередко противоречат друг другу, появляется необходимость "иметь критерий истинности для самих исследуемых доказательств" <1>.

<1> Овсянников В.С. Вооружены ли следователь и суд критерием истины? // Закон и право. 2000. N 7. С. 31.

Р. Декарт, Б. Спиноза и Г. Лейбниц предлагали в качестве критерия истины ясность и отчетливость мыслимого. Ясным признается то, что не вызывает сомнений в своей очевидности. Однако сами по себе ясность и очевидность как субъективные состояния сознания нуждаются в опоре за их пределами. То же можно отнести и к уверенности в достоверности знания.

В условиях необходимости оценки множества высказываний, полученных по итогам судебного разбирательства и для определения когерентного подмножества, дающего достоверное описание исследуемых событий, проблема критерия такой оценки также выходит на первый план.

По выводу А.Ф. Косарева, "каждый сколько-нибудь существенный вид познавательной деятельности имеет свои особые критерии истины" <2>.

<2> Косарев А.Ф. Философия мифа: Мифология и ее эвристическая значимость. М.: ПЕР СЭ; СПб.: Университетская книга, 2001. С. 102.

По мнению автора статьи, в сфере уголовно-процессуального познания таким критерием правовой истины является внутреннее убеждение познающего субъекта (в частности, дознавателя, следователя, прокурора, судьи или коллегии присяжных заседателей), основанное на совокупности исследованных по делу доказательств.

Внутреннее убеждение судьи признавалось критерием истины по русскому дореволюционному законодательству.

Я.И. Баршев писал, что "средства, или источники, для узнания истины в уголовных делах имеют двоякое свойство: 1) они в душе следователя или производят полное убеждение в действительности какого-либо происшествия, уничтожая всю силу противоречащих им обстоятельств, или 2) они таковы, что в душе следователя оставляют борьбу между причинами подтверждающими и между причинами опровергающими дело" <3>.

<3> Баршев Я.И. Основания уголовного судопроизводства с применением к российскому уголовному судопроизводству. М.: ЛексЭст, 2001. С. 51.

По утверждению Л.Е. Владимирова, "внутреннее убеждение как мерило уголовно-судебной достоверности означает, что последняя обыкновенно есть только нравственная очевидность, то есть та высокая степень вероятности, при которой благоразумный человек считает уже возможным действовать в случаях, когда судьба собственных и самых высших его интересов зависит от решения вопроса о достоверности фактов, обусловливающих самый акт решимости" <4>.

<4> Владимиров Л.Е. Учение об уголовных доказательствах [Электронный ресурс].

Наука советского уголовного процесса в 1920 - 1940-х годах также понимала судейское убеждение как критерий истины в уголовном судопроизводстве. К теоретикам, выступавшим в защиту такой концепции, можно отнести П.И. Люблинского, В.А. Обуховского, С.В. Познышева, А.Я. Вышинского, В.С. Тадевосяна. В 1950-х годах с ними эту точку зрения разделяли М.А. Чельцов и С. Перцовский.

Аналогичные теоретические воззрения можно найти и у зарубежных авторов. Так, в немецкой теории доказательств внутреннее убеждение выражает собой личную достоверность знания. "Судейское убеждение - это основанная на жизненном опыте достоверность, которой не противоречит разумное сомнение", - к такому выводу пришел Б.А. Филимонов, исследуя германское уголовно-процессуальное право <5>. Под достоверностью здесь понимается не математическая, а практическая достоверность, доступная человеческому познанию и которая в силу своей сущности может быть и опровержимой. В соответствии с руководящими разъяснениями Верховного Суда ФРГ "свободная оценка доказательств означает, что для ответа на вопрос о вине подсудимого такая оценка выражается в том, сложилось ли у судьи, на основе конкретных обстоятельств дела, убеждение или нет. Эта личная достоверность необходима, но и достаточна для осуждения подсудимого. Понятие убеждения не исключает возможности существования и иных, противоположных, обстоятельств дела. Скорее всего, это относится к природе убеждения, поскольку очень часто остается субъективная возможность сомнения. Все это объясняется тем, что в области подлежащих оценке судей фактов человеческое познание при его несовершенстве должно исключать абсолютно точное знание о совершенном преступлении и допускать при всех обстоятельствах возможность иного хода события. Это является решающим для выяснения вопроса о вине, и только на одного судью возлагается ответственная задача проверить, не будучи связанным предусмотренным законом правилами доказывания и только по его совести, может ли он или нет преодолеть возможное сомнение и быть уверенным в существовании определенных обстоятельств дела" <6>.

<5> Филимонов Б.А. Основы теории доказательств в германском уголовном процессе. М.: СПАРК, 1994. С. 76.
<6> Там же. С. 76 - 77.

Возвращаясь к известной науке уголовно-процессуального права концепции внутреннего судейского убеждения как критерия истинности полученного знания, необходимо учитывать замечание Б. Рассела, сделанного им в области философских исследований: "...философские теории, если они значительны, могут, вообще говоря, возрождаться в новой форме после того, как в своем первоначальном варианте они были отброшены. Опровержения редко бывают окончательными: в большинстве случаев они знаменуют собой только начало дальнейших усовершенствований" <7>.

<7> Рассел Б. История западной философии: Пер. с англ. СПб.: Азбука, 2001. С. 90.

Советский уголовный процесс расценивал внутреннее убеждение лишь как основной принцип оценки доказательств, признавая практику критерием истинности результатов уголовно-процессуального познания в целом <8>. М.С. Строгович специально указывал, что "нельзя смешивать критерий оценки доказательств, при помощи которого устанавливается истина, и критерий истинности выводов суда, получаемых при помощи доказательств" <9>.

<8> См.: Дорохов В.Я., Николаев В.С. Обоснованность приговора в советском уголовном процессе. М.: Гос. изд-во юрид. лит-ры, 1959. 236 с.; Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса: в 2 т. М.: Наука, 1968; Петренко В.М. О внутреннем убеждении при исследовании доказательств в уголовном процессе // Труды Высшей школы МВД СССР. М., 1969. Вып. 24. С. 207 - 224; Бахин В.П. К вопросу о критерии истинности познания // Труды Высшей школы МВД СССР. М., 1971. Вып. 28. С. 176 - 179; Теория доказательств в советском уголовном процессе / Р.С. Белкин и др.; отв. ред. Н.В. Жогин. 2-е изд., испр. и доп. М.: Юридическая литература, 1973; Бохан В.Ф. Формирование убеждений суда. Минск: Изд-во БГУ им. В.И. Ленина, 1973; Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств. М.: Юридическая литература, 1977; и др.
<9> Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса: В 2 т. М.: Наука, 1968. Т. 1. С. 339.

Позицию М.С. Строговича в современных условиях разделяют отдельные авторы, например О.Е. Яцишина, которая, исходя из того что законодатель в новом УПК не предусмотрел понятия объективной истины и принципа всесторонности, полноты и объективности рассмотрения всех обстоятельств дела, не совсем корректно делает заключение о незастрахованности внутреннего судейского убеждения от превращения в самоуверенность <10>.

<10> Яцишина О.Е. Принцип внутреннего убеждения как элемент принципа свободы оценки доказательств [Электронный ресурс] // Актуальные вопросы уголовного процесса современной России: Межвузовский сб. науч. трудов / www.kalinovsky-k.narod.ru/b/ufa20033/index.htm.

Традиционно в рамках концепции объективной истины человек должен быть элиминирован из результатов познания, так как это являлось условием объективности знания. Другим условием, гарантирующим достижение объективно истинного знания, является наличие у познающего субъекта метода, то есть правильного способа описания реальности.

Представляется, что уголовно-процессуальное познание должно строиться не на отвлечении от человека, как это принято в теоретизированном мире рационалистической и сенсуалистской гносеологии, но на основе доверия человеку как целостному субъекту познания. В таком случае познание в уголовном процессе превращается в поступок "ответственно мыслящего", по определению М.М. Бахтина, участника этой деятельности, и предстает как заинтересованное понимание, неотъемлемое от результата - истины. Именно ответственность познающего становится условием возможности познания.

Несмотря на то что такой подход неизбежно порождает проблему релятивизма, она в какой-то степени снимается соблюдением процессуальной формы при определении исходных посылок знания - в частности, в процессе получения и исследования доказательств, при формировании коллегии присяжных заседателей, при разрешении отводов председательствующему по делу судье, государственному обвинителю, возможностью несогласия председательствующего по делу с обвинительным вердиктом присяжных, а также кассационным порядком рассмотрения дела по жалобам (представлениям) заинтересованных лиц, имеющих иное, отличное от вердикта и приговора, мнение.

Представляется, что цель избежать субъективности в познавательной деятельности суда ведет отдельных исследователей по ложному пути, который представляет собой нежелание видеть возникающие проблемы или в лучшем случае отрицать существование самих этих проблем.

Действительно, на первый взгляд критерием истинности полученного результата уголовно-процессуального познания является столь привычный нам критерий практики, постулируемый в рамках марксистской теории познания. По образному высказыванию Ф. Энгельса, истинность нашего знания о пудинге доказывается тем, что мы его съедаем.

Критикуя позицию Юма и Канта, которые отрицали возможность установления объективного критерия истины, Ф. Энгельс пишет: "Самое же решительное опровержение этих, как и всех прочих, философских вывертов заключается в практике, именно в эксперименте и в промышленности. Если мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызываем его из условий, заставляем его к тому же служить нашим целям, то кантовской неуловимой "вещи в себе" приходит конец" <11>.

<11> Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 284.

Однако практика, под которой в марксизме понимается материальная, предметно-чувственная деятельность общественного человека по преобразованию объектов природы, является критерием не всякого, а только технологического знания. Но это знание, по существу, не о том, почему, а о том, как. Это знание интересуется не столько пониманием и истиной, сколько пользой и результатом. При таких условиях положительный результат деятельности общественного человека и расценивается как истина.

В какой-то степени это понятие применимо и к уголовно-процессуальной деятельности, в которой истина также представляет собой, скорее, не результат понимания, а итог правильности процедуры. Но делать отсюда вывод о том, что мы, используя практику как критерий, постигаем истину, было бы неверным.

Сам процесс получения нового знания лежит за пределами технологической деятельности в сфере либо эмпирического (метод проб и ошибок), либо теоретического (логическое конструирование модели процесса), либо интуитивного (извлечение идеи из сферы бессознательного) <12>.

<12> Косарев А.Ф. Философия мифа: Мифология и ее эвристическая значимость. М.: ПЕР СЭ; СПБ.: Университетская книга, 2001. С. 100.

Концепция практики как критерия истины, понимаемой как объективной, также представляется небесспорной. Само определение объективной истины как некой универсалии, существующей независимо от субъекта, и практики как ее критерия, содержит внутреннее противоречие, поскольку последняя несет в себе значительную долю субъективности: это предметно-чувственная деятельность субъекта, которую не представляется возможным элиминировать.

Вместе с тем теория советского уголовного процесса, по-видимому, предполагая эти затруднения, исходила из специфики данного критерия в уголовном судопроизводстве. Так, авторы "Теории доказательств в советском уголовном процессе" признавали, что "уголовное судопроизводство не принадлежит к тем областям практической и научной деятельности, где имеет место производственная или экспериментальная проверка конечных результатов познания... В уголовном судопроизводстве проверка полученных знаний практикой осуществляется в ходе самого процесса познания, на его чувственной и рациональной ступенях" <13>.

<13> Теория доказательств в советском уголовном процессе / Р.С. Белкин и др.; отв. ред. Н.В. Жогин. 2-е изд., испр. и доп. М.: Юрид. лит., 1973. С. 60.

Конкретизируя это положение, авторы видят проявление практики в качестве основы чувственного познания как целенаправленную деятельность следователя и судьи в ходе расследования и рассмотрения уголовного дела. При этом чувственное и рациональное познание следователя и судьи во многом определяется их личным профессиональным опытом, а также опытом других людей, обобщенной практикой "борьбы органов расследования и суда с конкретными преступлениями" <14>. Общественная практика лежит и в основе мыслительной деятельности познающего субъекта. "Все логические фигуры, правила, связи понятий, суждений, которые используются в процессе доказывания, в конечном итоге являются отражением связей, объективно присущих явлениям, процессам природы и общества" <15>.

<14> Там же. С. 62.
<15> Там же. С. 62.

М.С. Строгович также полагал, что "в судебном исследовании практика выступает как критерий истинности выводов суда в виде всестороннего и объективного исследования обстоятельств дела, проверки выводов следствия и суда фактами, применения научно-технических приемов исследования вещественных доказательств, исследования каждого отдельного доказательства и всей совокупности доказательств всеми доступными по делу способами, с предоставлением участникам процесса возможности свободно осуществлять свои права и защищать свои интересы всеми законными средствами" <16>.

<16> Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса: В 2 т. М.: Наука, 1968. Т. 1. С. 341.

Однако, не оспаривая вышеперечисленные утверждения в плане их содержания, следует отметить, что все это характеризует познавательную деятельность лишь как способ ее осуществления, однако не критерий истинности выводов.

По мнению Ю.В. Кореневского, "в уголовном процессе в конце концов наступает момент, когда на основе собранных и проверенных доказательств следователь, прокурор, судья создают мыслительную картину, мысленный образ преступления, остаются, так сказать, наедине с этим представлением. И каждый из них должен решить, правильно ли это представление, соответствует ли оно действительности, не ошибся ли он в своих выводах. Никакого "объективного критерия, лежащего за пределами сознания", здесь нет и быть не может, ибо искомая истина известна нам только в виде наших же представлений, основанных, разумеется... на доказательствах, полученных и проверенных в результате практической деятельности" <17>.

<17> Кореневский Ю.В. Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика) // Доказывание в уголовном процессе: традиции и современность / Под ред. В.А. Власихина. М.: Юристъ, 2000. С. 154.

В условиях противопоставления в процессе познания субъекта и объекта, разум и практика не могут сами по себе являться достаточными критериями истинности полученного знания. Ни разумное (общепризнанное) истолкование фактов, ни человеческая деятельность как разновидность исследуемой реальности не являются такими критериями в силу принадлежности их к различным сферам. Разум лишен объективного содержания и, взятый сам по себе, ведет к релятивизму. Практика требует оценки и анализа с помощью мышления, причем как на рациональном, так и на интуитивном уровне. Такая логическая характеристика системы утверждений, как непротиворечивость, также не может быть критерием истины, поскольку внутренне непротиворечивая система в целом может оказаться ложной. Критерий истины в таком случае должен находиться где-то посередине между ними.

Согласно ст. 17 УПК РФ судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью.

Таким образом, внутреннее убеждение субъекта познания представляет собой единство субъективного (убеждения как такового) и объективного (совокупности доказательств), которые предполагают и дополнительные регуляторы познания в виде закона, совести и здравого смысла. Именно в таком качестве внутреннее убеждение может расцениваться как критерий познания в уголовном судопроизводстве.

Внутреннее убеждение, основанное на совокупности исследованных по делу сведений, способно порождать новое знание об обстоятельствах, подлежащих доказыванию, выступает основанием этого знания.

Г.М. Резник справедливо акцентировал внимание на необходимости различения внутреннего убеждения при оценке доказательств от правовой оценки фактов. В первом случае свободно действующему субъекту нет необходимости подводить обнаруженные сведения под нормы права <18>.

<18> Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств. М.: Юридическая литература, 1977. С. 18 - 19.

По утверждению В.Д. Спасовича, "убеждение никогда в нас не составляется по арифметическому расчету, оно возникает не посредством сложения улик и образования из них известной суммы, но по впечатлению, производимому совокупностью всех обстоятельств дела, в связи между собой взятых" <19>.

<19> Спасович В.Д. О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством // Избранные труды и речи. Тула: Автограф, 2000. С. 73.

Как полагал Кант, признание чего-то истинным в нашем рассудке хотя и может иметь объективные основания, но требует и субъективных причин.

Для внутреннего убеждения характерен переход от области чувств к области интеллекта, тесное взаимодействие логической и психологической, рациональной и эмоциональной составляющих, личностного и коллективного (в частности, для коллегии присяжных заседателей) содержания.

Внутреннее убеждение судьи, оценивающего совокупность исследованных в судебном заседании доказательств, на основе которых он приходит к выводу по делу, должно быть однозначным, свободным от разумных сомнений. По определению С.П. Щавелева, "сомнение представляет собой такое состояние духа, при котором человек испытывает неуверенность в достоверности имеющегося знания; переживает отсутствие твердой веры в существование искомого эффекта, достижение поставленной цели; не решается избрать одно из двух или более сомнений" <20>.

<20> Щавелев С.П. Практическое познание: философско-методологические очерки. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1994. С. 140.

Вместе с тем достижение внутреннего убеждения по итогам рассмотрения дела, безусловно, должно предполагать наличие сомнений в силу исходного принципа презумпции невиновности подсудимого, то есть изначального сомнения в его виновности. В процессе рассмотрения дела происходит устранение или углубление этого сомнения, что в итоге и приводит к соответствующему результату - обвинительному или оправдательному приговору суда.

На первой стадии уголовного процесса сомнение, безусловно, преобладает над убеждением - происходят изучение и оценка предъявленного лицу обвинения, осознаются цели познавательной деятельности, их объем, предмет и пределы, формулируются познавательные проблемы.

Если убеждение познающего субъекта не предполагает наличие такого сомнения, происходит догматизация исходных посылок, принятие на веру утверждений той или иной стороны в процессе.

В итоговой стадии принятия решения по результатам судебного разбирательства на первый план выходит убежденность в той или иной картине исследуемых событий как в целом, так и по отдельным обстоятельствам.

Возникшие в ходе и по итогам познавательной деятельности суда сомнения должны сниматься в ходе мыслительной деятельности субъекта познания.

При этом следует учитывать, что возможность у суда принять меры к дополнительной проверке тех или иных обстоятельств дела и к устранению возникших в связи с этим сомнений значительно ограничена действующим законодательством. При возникновении сомнений суд не может по своей инициативе принять меры к истребованию дополнительных доказательств и вынужден разрешать их в пределах представленной ему доказательственной информации.

Если судья может еще принять какие-либо меры в этом направлении, например проявить инициативу в проведении отдельных процессуальных действий например, назначить экспертизу, то присяжные лишены и этого, имея возможность лишь ходатайствовать о постановке вопросов допрашиваемым лицам и в итоге будучи обязанными принимать решение только на основе представленных им материалов дела.

Вывод суда, основанный на исследованных в судебном заседании доказательствах, является достоверным (достойным веры) в том смысле, что в ходе судебного разбирательства не появилось чего-либо, что можно было бы ему противопоставить, что давало бы повод усомниться в этом. Таким образом, получаемое знание является очевидным.

По мнению И.Я. Фойницкого, "критерий достоверности истины, т.е. возможность ее усмотрения проверкою, есть очевидность истины (evidentia), а решимость принять известное мнение за истинное или ложное и положить его в основание своей деятельности или отклонить его есть убеждение" <21>.

<21> Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. В 2 т. Т. 2. 3-е изд., пересмотр. и доп. СПб.: Типография товарищества "Общественная Польза", 1910. С. 171.

Таким образом, подводя итог сказанному, можно прийти к выводу о том, что по итогам судебного разбирательства у судьи (коллегии присяжных заседателей) возникает внутреннее убеждение в непротиворечивости и логичной убедительности определенного набора сведений, полученных путем оценки совокупности исследованных в судебном заседании доказательств. При этом сомнения должны быть устранены в результате активной познавательной работы, а неустранимые разумные сомнения истолкованы в пользу подсудимого.

В основе внутреннего убеждения должны лежать обстоятельства, представленные суду и допущенные к исследованию в установленном законом порядке. Кроме того, внутреннее убеждение должно охватывать оценку всех полученных сведений и притом не разрозненно, а в их совокупности. Это и позволяет получить истинный вывод в ходе судопроизводства.